Портишед, похоже, сам понимает, что оспорить этот вывод трудно, поэтому пытается ввести читателей в заблуждение, убеждая, будто магия Джона Аскгласса была изначально пропитана злом. Однако доводы его не выдерживают никакой критики. Приведем один пример. Портишед приводит общеизвестный факт что столицу Джона Аскгласса, Ньюкасл, окружали четыре волшебных леса. Они назывались Большой Том, Цитадель Асмодея Маленький Египет и Благословение святого Серло. Эти леса перемещались с места на место и поглощали тех, кто приближался к городу с целью причинить вред его жителям. Конечно, нам жутко слышать рассказы о лесах-людоедах, но, судя по всему, современники Джона Аскгласса не считали это волшебство злым. То был жестокий век, Джон Аскгласс был средневековым королем и действовал, как ему надлежало, дабы защитить свой город и своих подданных.

Зачастую трудно судить о том, насколько нравственными или безнравственными были действия Аскгласса. Мотивы его поступков не всегда понятны для нас. Из всех магов-ауреатов он — самый загадочный. Никто не знает, зачем в 1138 году он заставил Луну исчезнуть с неба и пройти по всем озерам и рекам Англии. Нам неизвестно, из-за чего в 1202 году он поссорился с Зимой и прогнал ее из своих владений. Четыре года Северная Англия наслаждалась непрерывным Летом. Мы не знаем, почему в 1345 году все жители королевства половину мая и половину июня на протяжении тридцати ночей видели один и тот же сон — будто бы они все собираются на темно-красной равнине под золотистым небом и строят высокую черную башню. Каждую ночь они трудились, а по утрам просыпались обессиленным. Сон этот перестал их мучить, когда на тридцатую ночь башня и укрепления были полностью завершены. Во всех описанных случаях — особенно в последнем — мы чувствуем, что происходит нечто значительное, но не можем понять его смысла. Некоторые исследователи считали, что черная башня располагалась в той части ада, которую Аскгласс взял в аренду у Люцифера, и строилась для ведения войны с этим врагом. Однако Мартин Пейл думал иначе. Он считал, что существовала связь между строительством башни и эпидемией Черной Смерти, которая разразилась в Англии три года спустя. Королевство Джона Аскгласса в Северной Англии пострадало от нее в гораздо меньшей степени, чем его южные соседи, и Пейл полагал, что это связано с черной башней — Аскгласс построил что-то вроде оборонительного сооружения от чумы.

В «Достижениях возрождающейся английской магии» утверждается, что нам вообще нет дела до чудес, сотворенных Аскглассом. По мнению мистера Норрелла и лорда Портишеда, современный маг не должен заниматься малопонятными вещами. Я придерживаюсь иного взгляда: ими мы как раз и должны заниматься — потому что они малопонятны.

Английская магия — странный дом, в котором обитаем мы — волшебники. Он построен на фундаменте, который заложил Джон Аскгласс, и опасно не замечать этот факт. Мы обязаны исследовать этот фундамент, изучить его, чтобы понять, какое здание должно на нем стоять. Иначе в доме появятся трещины, в которые влетят неведомые ветры, а коридоры уведут нас совсем не туда, куда мы хотели попасть.

Таким образом, книга Портишеда, хотя в ней и много замечательных мест, являет собой пример главного противоречия современной английской магии: наши лучшие волшебники заявляют о намерении стереть всякий след, всякое упоминание о Джоне Аскглассе, изгнать его из истории английского волшебства, но разве это возможно? Ведь мы практикуем магию, созданную Джоном Аскглассом.

39

Два волшебника

Февраль 1815

Из всех громких заметок, опубликованных когда-либо в «Эдинбургском обозрении», эта вызвала самый бурный резонанс. К концу января не осталось в стране сколько-нибудь образованного человека, который не прочитал бы ее и не вынес свои суждения. Хотя отзыв был опубликован без указания имени автора, все прекрасно поняли, что написал его Стрендж. Конечно, поначалу кое-кто сомневался и указывал на то, что Стренджу в заметке досталось не меньше, чем Норреллу, а, может, и больше. Однако знакомые высмеяли этих людей: Стрендж — как раз такой сумасброд, который способен выступить со статьей против самого себя. Разве автор не признается, что он — волшебник? Кто другой мог это написать? Кто мог писать с таким знанием дела?

Когда мистер Норрелл впервые появился в. Лондоне, его суждения казались новыми и весьма необычными. Потом люди привыкли к ним, и уже никого не удивляло, когда он заявлял: Британия должна править магией, как правит морями. Англичане сами определят границы волшебного. То, что не вмещается в понимание современных леди и джентльменов — трехсотлетнее правление Джона Аскгласса, долгая запутанная история взаимоотношений людей и эльфов — следует выбросить и забыть. Однако Стрендж перевернул норреллово видение предмета с ног на голову. Внезапно оказалось, что вся эта история и впрямь может быть такой странновато-пугающеи, какой представлялась в детстве, и вполне возможно, Джон Аскгласс и сейчас скачет по давно забытым путям со свитой людей и эльфов — где-то там, за краем неба, по ту сторону дождя…

Многие решили, что между двумя волшебниками все кончено. По Лондону пополз слух, будто Стрендж приезжал на Ганновер-сквер и не был принят. Был и другой слух, противоположный: Стрендж, мол, на Ганновер-сквер не появлялся, а мистер Норрелл сидит в библиотеке сутками напролет и каждые пять минут гоняет слуг посмотреть в окно, не идет ли его ученик.

В один воскресный вечер в начале февраля Стрендж, наконец, был замечен перед домом мистера Норрелла. Два джентльмена, направлявшиеся в церковь святого Георгия, видели, что он поднялся по ступенькам, ему открыли и немедленно приняли, как долгожданного посетителя. Джентльмены зашли в церковь и сразу же рассказали знакомым о том, что сейчас видели. Через пять минут в храме появился еще один прихожанин — бледный набожного вида молодой человек; делая вид, будто молится, он зашептал окружающим, что из окон мистера Норрелла доносятся возбужденные голоса, Стрендж в чем-то обвиняет учителя, и перепалка, по всему, предстоит нешуточная. Через пару минут все в церкви знали, что волшебники вот-вот обрушат друг на друга громы и молнии. Началась служба, но прихожане по большей части глазели в окна, негодуя, что в храмах их делают слишком высоко: невозможно разглядеть, что творится в доме напротив. Запели псалом под аккомпанемент органа, и некоторые услышали в звуках музыки отголоски громовых раскатов — верный признак близящейся схватки магов. Другие же уверяли, что это просто мерещится.

Все они были бы страшно разочарованы, если б могли увидеть, что в действительности происходит в доме мистера Норрелла. Оба волшебника молча стояли в библиотеке и смотрели друг другу в глаза. Стрендж несколько дней не видел своего наставника и был потрясен — мистер Норрелл осунулся, сгорбился и постарел лет на десять.

~ Присядем, сэр? — спросил Стрендж и подошел к креслу. Мистер Норрелл вздрогнул и вобрал голову в плечи, словно ждал, что Стрендж его ударит. Немного помедлив, он тоже опустился в кресло.

Стрендж чувствовал себя неловко. В последние дни он снова и снова спрашивал себя: имел ли он право публиковать этот отзыв, и приходил к заключению — да, имел. Он выбрал линию поведения — достоинство и уверенность в своей правоте, смягченные умеренным чувством вины. Однако теперь, в библиотеке мистера Норрелла, он снова боялся глядеть в лицо своему наставнику. Он смотрел то на маленькую фарфоровую статуэтку Мартина Пейла, то на дверь, то на левый башмак мистера Норрелла, то на собственные ногти.

Мистер Норрелл, наоборот, не отрываясь, смотрел в лицо Стренджа.

После непродолжительной паузы оба разом заговорили.

— После всего доброго, что вы для меня сделали… — начал Стрендж.

— Вы полагаете, что я рассердился… — начал Норрелл.

Оба замолчали, затем Стрендж жестом предложил мистеру Норреллу продолжать.

— Вы полагаете, что я рассердился, — сказал тот, — но это не так. Вы полагаете, что я не догадываюсь, зачем вы это сделали, — и вы ошибаетесь. Вы думаете, что вложили в эту заметку всю свою душу и что теперь каждый англичанин вас понимает. Что они понимают? Ничего. Задолго до того, как вы это написали, я вас прекрасно понял. — Он помолчал, и на лице отразилась внутренняя борьба — он собирался сказать что-то, долго сберегавшееся в тайниках души. — Вы написали это для меня. Для меня одного.