В первую неделю февраля в Падуе случилась сильная гроза. Она началась в середине дня. Гроза пришла неожиданно со стороны Венеции и моря. Старики — завсегдатаи кофеен говорили, что никогда не видели, чтобы гроза приходила с востока. Однако особого внимания этому не придали — стояла зима, и грозы случались нередко.

Сначала на город обрушился сильный порыв ветра. Этот ветер не собирался считаться с оконными стеклами и дверями домов.

Ветер разыскивал каждую щелочку, чтобы ворваться внутрь. Тетушка Грейстил и Флора сидели в гостиной на первом этаже. Оконные стекла задрожали, а подвески на люстре начали дребезжать. Письмо, которое читала тетушка, вырвалось у нее из рук и закружилось по комнате. За окнами потемнело, как ночью, и дождь забарабанил в стекло.

Бонифация и Миничелло вошли в гостиную. Они появились под предлогом того, что хотят услышать приказания тетушки Грейстил, на самом же деле Бонифации просто не терпелось поохать вместе с тетушкой, изумляясь силе ветра. Вместе они образовали превосходный дуэт, хотя и поющий на разных языках. Миничелло пришел вслед за Бонифацией — грозу он считал еще одним поводом, который непременно используют, чтобы найти ему дополнительную работу.

Тетушка, Бонифация и Миничелло стояли у окна и смотрели, как вспышки молнии Превращают привычный вид за окном в зловещее чередование мертвенно-бледных и сумрачных готических картин. Раскаты грома сотрясали дом. Бонифация бормотала молитвы Святой Деве и разнообразным святым. Тетушка рада была бы присоединиться к служанке, но, будучи прихожанкой англиканской церкви, только изумленно восклицала: «Ай-ай-ай!», «Ну надо же!» и «Что творится-то!», хотя ни одно из этих восклицаний не могло умерить ее волнение.

— Флора, девочка моя, — произнесла тетушка слегка дрожащим голосом. — Ты испугалась? Гроза такая сильная!

Флора подошла к окну, взяла тетушку за руку и сказала, что гроза скоро прекратится. Сверкнула молния, осветив пейзаж за окном. Флора выпустили тетушкину руку и шагнула на балкон.

— Флора! — воскликнула тетушка.

Девушка протянула руки в ревущую тьму, не обращая внимания на дождевые потоки, хлеставшие ее по плечам, и ветер, развевавший волосы.

— Флора, девочка моя! Вернись!

Девушка обернулась и что-то сказала тетушке, однако та ее не услышала.

Миничелло вышел на балкон и весьма учтиво (что так не соответствовало его всегдашней мрачности) попытался вернуть Флору в комнату. Огромными ручищами он развернул девушку назад, словно пастух, прячущий за плетеную изгородь заблудшую овечку.

— Неужели вы не видите? — вскричала Флора. — Там кто-то есть! Там, в углу! Кто это? Я думаю, что это… — внезапно она на полуслове замолчала.

— Дорогая моя, тебе показалось! Кто будет гулять по улицам в такую грозу? Все давно уже нашли себе какое-нибудь укрытие! Господи, Флора, как ты промокла!

Бонифация принесла полотенца, и вместе с тетушкой Грейстил они принялись сушить платье Флоры, оборачивая девушку полотенцами, спеша и мешая друг другу. Одновременно они давали указания Миничелло: тетушка — на ломаном итальянском, Бонифация — на стремительном местном диалекте. Указания противоречили друг другу, поэтому Миничелло просто стоял и глазел на женщин с обычным мрачным выражением на лице.

Поверх склоненных голов тетушки и служанки Флора продолжала смотреть на улицу. Внезапно девушка вздрогнула, затем вырвалась из рук женщин и выбежала из гостиной.

Они не успели остановить ее. Следующие полчала прошли в титанической борьбе со стихией: Миничелло пытался закрыть ставни, Бонифация разыскивала свечи, а тетушка Грейстил вспомнила, что итальянское слово, которое она использовала, имея в виду «ставни», на самом деле означает «пергамент». Они метались по дому, теряя терпение. Тетушка Грейстил почувствовала себя лучше, только когда над городом зазвонили колокола. Существовало поверье, что колокола (будучи святыми предметами) могут развеять грозу (несомненно, направляемую дьявольскими кознями).

Наконец дом был спасен — или почти спасен. Тетушка оставила Бонифацию и Миничелло завершать работу, и, забыв, что Флора выбежала из гостиной, вернулась к племяннице со свечой. Флоры в гостиной, конечно же, не было, а вот Миничелло так и не закрыл до конца ставни.

Тетушка поднялась в спальню Флоры — племянницы там тоже не оказалось. Девушки не было ни в маленькой столовой, ни в спальне тетушки, ни в небольшой гостиной, которую иногда использовали в послеобеденное время. Флоры не было ни в кухне, ни в вестибюле, ни в комнате садовника.

Тетушка Грейстил не на шутку разволновалась. Жестокий внутренний голос принялся нашептывать, что с женой Джонатана Стренджа случилось то же самое — она внезапно исчезла из дома в ужасную погоду.

— Но тогда шел снег, а не дождь, — убеждала себя тетушка. Обойдя дом, она снова принялась бормотать. — Снег, снег, а не дождь. Тогда шел снег. — Затем подумала: «Возможно, она все-таки в гостиной. Там так темно, а Флора любит сидеть тихо. Наверное, я просто ее не заметила».

Тетушка Грейстил вернулась в комнату. Вспышка молнии осветила гостиную. Стены показались ей бледными и призрачными, мебель и прочие предметы стали похожи на серый камень. С внезапным ужасом тетушка осознала, что в комнате действительно находится какая-то женщина, но эта женщина — не Флора. Женщина в черном, старомодного кроя платье стояла с подсвечником «в руке, глядя на тетушку. Лицо ее скрывали тени.

Тетушка похолодела.

Раздался раскат грома, затем упала тьма. Горели только две свечи. Однако свеча в руках женщины, казалось, совсем не освещает ее лица, а комната тем временем словно расширилась.

— Кто здесь? — вскричала тетушка. Ответа не последовало.

«Наверное, — подумала тетушка, — она итальянка. Я должна обратиться к ней по-итальянски. Скорее всего, из-за грозы она по ошибке зашла в чужой дом». Как тетушка ни пыталась, в эту минуту она не могла вспомнить ни одного итальянского слова.

Еще одна вспышка молнии. Неизвестная все так же стояла напротив тетушки Грейстил.

«Это призрак жены Джонатана Стренджа!» — сообразила тетушка. Она сделала шаг вперед. Женщина тоже шагнула вперед. Внезапно тетушка все поняла. Зеркало! Как глупо! Испугаться собственного отражения! Она так обрадовалась, что чуть не рассмеялась вслух, но вдруг вспомнила, что в ЭТОМ УГЛУ ГОСТИНОЙ НИКОГДА НЕ БЫЛО ЗЕРКАЛА.

Следующая вспышка молнии осветила зеркало. Оно казалось огромным и страшным, ни разу в жизни тетушке не доводилось видеть ничего ужаснее.

Она выбежала из комнаты, понимая, что в присутствии ужасного зеркала не сможет сосредоточиться. На середине лестницы тетушка услышала какие-то звуки в спальне Флоры. Она открыла дверь и заглянула внутрь.

Флора через голову стягивала с себя платье. Платье промокло до нитки. Нижняя юбка и чулки находились не в лучшем состоянии. Туфли валялись на полу, совершенно испорченные дождевой водой.

Флора посмотрела на тетушку со смешанным выражением вины, смущения и твердости.

— Все хорошо, все хорошо! — крикнула она.

Вероятно, она торопилась ответить на некий невысказанный тетушкой вопрос. Тетушка, однако, только воскликнула:

— Ах, девочка моя! Где ты была? Что заставило тебя выйти на улицу в такую погоду?

— Я… я пошла купить нитки для вышивания.

Наверное, на лице тетушки было написано такое изумление, что Флора добавила:

— Я решила, что дождь скоро кончится.

— Что ж, девочка моя, ты поступила неразумно, но как ты, должно быть, напугана! Почему ты плакала?

— Плакала? Нет! Вы ошибаетесь, тетушка. Я не плакала. Это все дождь.

— Но ведь ты… — Тетушка Грейстил остановилась. Она хотела сказать: «Ты ведь и сейчас плачешь», но Флора замотала головой и отвернулась. Девушка зачем-то скрутила шаль в узел, а тетушка не додумалась сказать ей, что если бы Флора накинула шаль на плечи, она бы не вымокла так сильно. Девушка достала из шали бутылочку, наполовину наполненную жидкостью янтарного цвета, открыла шкафчик и поставила бутылочку внутрь.